Отмеченный сигилом  - Дмитрий Миконов

Черная улица привела всех прямиком к остаткам большого дома.

Безносый остановился и поклонился до земли:

– Не обессудь, твоя светлость, но хоронимся мы в подвалах. Не побрезгуй гостеприимством, господин, как матушка наша наказывала. Айда за мной!

Перешагнув через порог, он сгинул в чреве распахнутых настежь дубовых створок, ведущих куда-то в подвалы сожженного дома.

Процессия в замешательстве остановилась…

Что ж, и не такое видали… Махнув рукой, десятник отправил вперед дозорных, а сам двинул прямиком за ними. Ничего удивительного: как бы эти выжили, с таким воинством, если б не хоронились по-мышиному?

Вниз вели ступени из неструганого кругляка, с виду надежные. Потолок и стены укреплял свежий тёс. Пахло деревом и… могилой. Приплясывающий впереди безносый чиркнул кремнем и поджег смоляной факел. Переглядываясь и держа руки на оружии, караванщики последовали за ним.

Коридоры подземелья оказались достаточной высоты, чтобы даже капитан Вортан с его гвардейской выправкой не цеплял потолок макушкой. Через каждую пару десятков шагов встречались едко чадившие факелы, но запаха гари в воздухе почти не ощущалось. Дым вытягивался куда-то сквозь щели, видимо, специально прорубленные для этой цели.

Встречающиеся развилки безносый преодолевал без остановок, всегда выбирая направление, ведущее вниз. Уже оказавшись под землей, Лаен сполна смог оценить масштабы сооружения и догадался, что ошибочно принял туннели старого рудника за подвалы жилого дома. Скорее всего, много десятилетий назад местный хозяин приказал вырыть под домом колодец или ледник, а слуги при копке обнаружили в породе драгоценные камни или залежи руды.

Судя по пройденному расстоянию и грамотному техническому обустройству туннелей – катакомбы протянулись в стороны на многие мили и, скорее всего, имели несколько уровней по вертикали – добычу здесь вело явно не одно поколение владельцев. Целый подземный город! А еще можно было предположить, что по мере выработки заброшенные подземные галереи еще долгое время служили местным кордам убежищем при набегах степняков, бандитских шаек или других супостатов.

Привыкший к просторам, под землей десятник ощущал себя неуверенно и скованно, будто оказался проглочен левиафаном и попал в утробу исполинской твари, что бороздила небесную синеву урочища с одной ей известной целью. К тому же неприятное чувство усиливал внезапно взбунтовавшийся сигил Пустоты. Выжженный на животе знак нестерпимо зудел и вызывал раздражение. Ощущения несколько отличались от привычных, и Лаен не понимал, как следует истолковать эти новые позывы.

Продвигаясь вслед за безносым в толщу земли и продолжая размышлять над собственными ощущениями, джарах в какой-то момент догадался, что символ связи с Зеркальным миром начинает играть роль мембраны, позволяя сделать шаг за рамки привычного восприятия. Он с удивлением осознал, что призрачное дыхание Шуйтара ощущается здесь повсеместно, и странно, что он не заметил этого ранее.

Теперь эхо вместе с отзвуками шагов возвращало настойчивый шепот, в котором несложно было разобрать стоны и мольбы землекопов, кости которых покоились за деревянными щитами стен, прямо в рыхлой породе. Несчастные молили надсмотрщиков о пощаде и просили вынести их наружу, чтобы в последний раз взглянуть на солнце. Охранники на это глумливо возражали, что глаза копателей за долгие годы работы давно ослепли и более не нуждаются в дневном свете.

Где-то далеко в бездне, на самом дне шахт заунывно пели потерянные Малькой души, не находя возможности покинуть проклятое место. Некогда хозяин рудников, корд-язычник, выбрал целые семьи для приношения в жертву Грязному Жору, чтобы избежать землетряски и обвалов породы. Под землю людей заманили работой, а потом по одному скидывали в длинную и глубокую расщелину, ориентируясь на места, где стоны звучали особенно страдальчески. Считалось, что отбитое мясо и раздробленные кости – наиболее ценное угощение для злобного местного божка…

По непонятной причине жертва оказалась отвергнута, и переломанные мертвые тела до сих пор ползали во тьме, щелкая зубами и ища выход на обитаемые уровни…

Постепенно образы в голове Лаена померкли, и он понял, что все его ощущения – всего лишь отпечаток, слепок происходивших здесь некогда событий. Кости рудокопов давно замолчали, а пение душ теперь звучало неотличимо от простого завывания подземного сквозняка. Тогда джарах попробовал самостоятельно заглянуть за грань. Он никогда такого раньше не делал, но здесь, в подземельях, его сигил Пустоты вел себя совсем иначе.

Попробовал, – и сразу заметил, что гостей с поверхности пристально изучали. Не нагло и раскрыв рот, как впервые попавший в город деревенский парнишка пялится на затянутых в кружева и парчу вкусно пахнущих горожанок, а тонко, исподтишка, стараясь не раскрыть личину и истинные намерения. Луч внимания абсолютно непонятной джараху природы мягко касался образов и воспоминаний, роящихся на поверхности сознания караванщиков, игнорируя лишь его самого, укрытого покрывалом первородной Пустоты.

Больше ничего сделать не удалось. Джарах не знал, как еще можно взаимодействовать с сигилом, а незримый наблюдатель через непродолжительное время прекратил свои поползновения. Что ж, по крайней мере, теперь стало понятно, что среди местных оборванцев присутствует настоящий заклинатель Шуйтара. Вопрос о том, как им удалось закрепиться в урочище, получил неожиданный ответ.

С другой стороны, ничего провокационного в этом не было. Вполне понятная заинтересованность хозяев – получить максимум возможной информации о гостях еще до личной встречи. Подумаешь, моветон, не принятый в высоком обществе… Зато можно заранее подготовиться и выбрать эффективную тактику общения. Особенно это важно как раз для торговых дел.

Эх, его светлость!.. Сколько раз Фабио, да и сам десятник уговаривали негоцианта нанять настоящего толкового заклинателя, практикующего чтение ауры, да все без толку…

Главный коридор расширился, и на глаза стали попадаться короткие тупиковые ответвления, перекрытые дверьми, сильно смахивающие на камеры для заключения. Сняв со стены факел, десятник посветил в щель одной из темниц. Ворох соломы у стены, на ней – раскрытые железные кандалы. Посередине – деревянный ящик, на котором лежали объедки. Да еще отхожее ведро в углу. И все. Натужный стон или кашель доносился из каждой второй каморки.

Ускорив шаг, Лаен догнал безносого:

– Заразы нет у вас? Чего стонут-то? Или в неволе кого держите?

– Нет-нет, господин, что вы! Наши это, земляки мои… почти никакого насильничества. Извиняюсь, но драчка у нас недавно вышла, вот и хворают… Супротив воли матушки, окаянные, выступили. Теперь вот покаялись – и на излечение, значица… – Безносый как бы виновато развел руками.

– Хорошее же излечение… – буркнул десятник, отметив для себя мощный брус, служащий засовом двери с внешней стороны. Но в чужой монастырь со своим уставом, как говорится, не ходят. Пришлось сменить тему: – А матушка-то ваша откуда сама будет?